БЫЛЬ ИЛИ ВЫМЫСЕЛ?

По поводу рассказа Н. Неверина «Маскарад»

«Во дни веселий и желаний
Я был от балов без ума…»

Пушкин А.С.

«Старинный литературный пират с чутьем гончей и хват­кой гиены» — так говорил о себе известный ученый- пушкинист Николай Осипович Лернер. К этой «характеристике» следует добавить, что он был исследова­телем осторожным и крайне придирчиво относился к сужде­ниям и выводам, касающимся фактов биографии Пушкина. Однако именно он счел целесообразным перепечатать в 1913 году, в журнале «Русская Старина», давно забы­тый рассказ из жизни Пушкина, препроводив его следующи­ми строками:

«Пушкин… был выводим в беллетристическом изображе­нии редко и в общем, довольно неудачно. Одна из лучших подобных попыток, притом самая ранняя, появилась много лет назад, через два года после смерти поэта. Это — рассказ «Маскарад», напечатанный в «Библиотеке для чтения» в 1839 году… В свое время на него обратил внимание Белинский. «Маскарад», — говорил критик, — бойко и резво написанный рассказ, легкий очерк большого света. В нем играет важную роль какой-то поэт Н-н, по имени Александр Сергеевич, который, когда маска называет его Алеко и на­мекает ему о Кавказе и Бессарабии, принимает это за намек на свои сочинение… Но это еще ничего… Странно, что этот П-н, приехав с маскарада домой, «скинул фрак, придвинул свечу, опустил перо в чернильницу, потер рукою по лбу, зевнул, написал шестую строку «Бородинской годовщины» и лег спать». Это что-то похожее — как бы сказать? — на плоскость, слишком неуместную и для многих оскорбитель­ную…»

По всем указанным Белинским признакам слишком ясно, что герой «Маскарада» — Пушкин. Упомина­ние о «Бородинской годовщине», этой высоко патриотиче­ской пьесе, которую Пушкин писал будто бы зевая, действительно плоскость, обидная для памяти поэта… (Но здесь Лернер, вслед за Белинским, не учитывает того обсто­ятельства, что Пушкин не сочинял в тот вечер эту строфу, а лишь процитировал, к случаю, самого себя. Ниже мы еще остановимся на подробном обосновании этого вывода — Б.Б.). Рассказ, — продолжает Лернер, — подписан именем «Неверии» без всяких инициалов — очевидно, псевдоним. Кто под ним скрывался, нам не удалось доискаться… Давно забытый, но «бойко и резво» написанный рассказ «Неверина» интересен тем, что в нем выступает Пушкин в качестве светского человека и остроумного двигателя хитро задуман­ной маскарадной интриги. Был ли в жизни Пушкина пере­данный «Невериным» эпизод, это определить невозможно, но Пушкина автор несомненно знал и сумел в нем показать находчивого, уверенного, остроумного гражданина большо­го света».

Фраза Лернера о том, что автор «Маскарада» Пушкина несомненно знал, навела нас на мысль проанализировать рассказ на возможную историческую достоверность, то есть перевести его из области художественной беллетристики в ряд воспоминаний о жизни поэта. Трудность задачи заклю­чалась в том, что «Неверии» писал свой очерк, в котором вывел великосветское петербургское общество, когда все его действующие лица («сильные мира сего»), исключая лишь Пушкина, были, вероятно, живы и процветали. Поэ­тому неудивительно, что, начиная с самого себя, он поста­рался тщательнейшим образом спрятать все имена под вымышленными инициалами и криптонимами. Единствен­но, что он не учел, — это возможность писем, дневников и воспоминаний современников, запечатлевших отрезок вре­мени, в которой развертывается действие его рассказа.

Так в чем же сюжет «Маскарада»? Конспективно суть его в следующем: в Петербурге, в маскараде, в начале масленой недели, к Пушкину обращается молодая женская маска с просьбой помочь в деле, касающемся «жизни и смерти», а проще — благополучия и счастья семьи и детей, зависящих от получения ее «несносным» и никчемным мужем нового места по службе. Это возможно только при содействии очень влиятельного, но сухого и бездушного, старого чиновника Дальского, безнадежно влюбленного в княгиню В***, хоро­шую знакомую Пушкина. Следуя указаниям Пушкина, ма­ска в разговоре с Дальским выдает себя за княгиню и, за обещанную благосклонность, ставит условием назначение своего мужа (якобы мужа своей приятельницы). Дальский выполняет требование и, напомнив затем подлинной княги­не В*** «ее» маскарадное обещание, оказывается в смешном положении.

Всю эту историю Пушкин рассказывает «Неверину» в на­чале 1835 года.

Композиционно сюжет рассказа разделен на пять малень­ких глав:

1. Маскарад в зале Энгельгардта, в воскресенье.

2. Два дня спустя, в среду, в Михайловском театре.

3. Снова маскарад в конце недели.

4. Вторая неделя поста. Гостиная княгини В***.

5. Кабинет Пушкина. Масленица 1835 года.

Поиски, подтверждающие документальность написанного «Невериным», мы начали с уточнения времени действия в его рассказе. Известно, что Михайловский театр был открыт 8 ноября 1833 года. Следовательно, между этой датой и началом 1835 года могла быть масленица только 1834 года, приходившаяся на 25 февраля — 4 марта, и речь идет именно об этой неделе. Первое действие в маскараде, в доме Энгельгардта. Что же это за маскарады? Кто был хозяин этого дома? Как он был связан с Пушкиным? Василий Ва­сильевич Энгельгардт (1785-1837) был внучатым пле­мянником Потемкина, одним из наследников его бесчисленных миллионов. «Расточительный богач … по­строитель в Петербурге дома. Сбивающегося на парижский Пале-Рояль, со своими публичными увеселениями, кофей­нями, ресторанами. Построение этого дома было событием в общественной жизни столицы. Пушкин очень любил Эн­гельгардта за то, что он охотно играл в карты, и за то, что удачно играл словами…» К этому нужно добавить, что знакомство Пушкина с Энгелъгардтом длилось с 1819 года и до смерти поэта. Ему он адресовал стихотворение «Я ус­кользнул от Эскулапа», передавал поклоны в письмах из ссылки. Бывал в гостах, на обедах…» Но вернемся к маскараду в воскресенье, 25 февраля. В дневнике Пушкина за 1834 год читаем: «28 февраля. Про­текший месяц был довольно шумен — множество балов, ра­утов, Масленица… В воскресенье на бале в Концертной Государь долго со мной разговаривал…»

Петербург­ский знакомый Пушкина К.Я. Булгаков пишет брату в Мос­кву: «СПБ., 26 февраля 1834 года. Вчера был в Концертной зале, прекрасный и веселый…» Но у «Неверина» пер­вый бал — в доме Энгельгардта? В книге Р.А. Соминой «Не­вский проспект» сказано: «В большой зале этого дома устраивалось большинство концертов… Филармонического общества. Позже, в 1829 — 1835 годах, здесь устраивались публичные маскарады». Следовательно, под концерт­ной залой и Пушкин, и Булгаков имели в виду залу в доме Энгельгардта, где Пушкин действительно, как и у «Невери­на», был на бале-маскараде 25 февраля^[1]. Вернувшись же с бала домой, очень довольный тем, что стал вдохновителем маскарадной интриги, направленной на благое дело, он именно в этот февральский вечер 1834 года «…скинул фрак, придвинул свечу… и написал: «А чья звезда ее вела!» То есть процитировал шестую строку из своей «Бородинской Годов­щины» — стихотворения, давно написанного и уже три года (в 1831 году) как опубликованного.

Ту самую шестую стро­ку, которую он создавал, якобы, «зевая», что так шокиро­вало Белинского и Лернера. «Неверии» же, упомянув об этой строке, хотел, пусть неумело, но лишь подчеркнуть — чья путеводная звезда указывала несчастной молодой мас­ке, как ей поступать и действовать. Это подтверждается и тем, что цензором «Маскарада» был П.А.Корсаков, много лет знавший Пушкина, относившийся к нему с глубочайшим уважением и восхищением и вряд ли допустивший бы со стороны молодого, начинающего литератора, каким был «Неверии», плоскость по отношению к памяти поэта. Пло­скость, которая, по недоразумению, так возмутила Белин­ского. Очень вероятно, что Корсаков лично знал автора, скрывшегося за псевдонимом, и из первых рук слышал всю подноготную истории, им рассказанной. В этой связи доба­вим, что очерк «Неверина» назван рассказом лишь в крити­ке Белинского. В «Библиотеке для чтения» он не имеет подзаголовка. В оглавлении же сказано: «Маскарад. Быль Неверина». Затем среди «Литературной летописи» следую­щей книжки журнала о нем говорится, как об «очень милой статье», словно подчеркивается его документальность.

Следующая сцена приводит нас в Михайловский театр, где «два дня спустя», то есть в среду, 28 февраля, «давали коме­дию «Школа стариков». Громкие рукоплескания награжда­ли любимую актрису…»

В действительности, 28 февраля 1834 года, в Михайлов­ском театре были представлены три небольших водевиля.

Комедия же выбрана автором по названию, отвечаю­щему задуманной Пушкиным интриге, не случайно. Не слу­чайно, как увидим дальше, и упоминание о любимой актрисе. Рассказывая про Михайловский театр того време­ни, современник писал: «Французская труппа перебралась в новый театр, который и сделался с тех пор рандеву боль­шого света. Бельэтаж и первый ряд кресел были абонирова­ны цветом аристократии и дипломатического корпуса. Дамы являлись в бальных костюмах, мужчины во фраках, военные в мундирах, и от этого зала имела вид блестящего салона… Немного ранее в эту труппу поступила знаменитая Виргиния Бурбье. Для дебюта она выбрала «Школу стариков»… Она была в полном смысле красавица, и число ее поклонников было немало… самым счастливым был князь Волконский, Министр Двора…»

Но занавес упал. Спектакль окончен, идет разъезд публи­ки. Разговоры на лестнице: — «Сегодня раут у графини П***… Карета австрийского посланника!… Вы будете на будущем маскараде?… Если двор будет, то и я поеду…» Как и «Неверии», мы приводим эти фразы в их последователь­ности опять же не случайно. Был ли Пушкин в тот день в театре — неизвестно, но в дневниковой записи от 28 февраля он пишет: «…Сегодня бал у австрийского посланника…

—        запись сделана, вероятно, утром или днем, так как 8 марта он помечает: «…недавно на бале у Фикельмон (куда я не явился, потому что все были в мундирах)…» Булгаков пишет брату: «Ну, уж и масленица! Всякий день балы… в среду у Австрийского посла…» Фрейлина А.С. Шереме­тева рассказывает в письме от 1 марта: «Вчера был бал у графини Фикельмон… Бал был блестящий и оживлен­ный…» О близких отношениях Пушкина с семьей Фи­кельмон, о его дружбе с ним и его женой Дарьей Федоровной (Долли) хорошо известно. Если в тот день Фикельмоны были в театре, то вполне вероятно, что был и Пушкин.

Сцена третья. Это в четверг, 1 марта (реплика: «Ты была вчера в театре?»). Герои рассказа снова в маскараде. И хотя «Неверии» не говорит, где это происходило, но… Булгаков — брату: «СПБ., 2-е марта. Вчера вечером маскарад у Энгельгардта в доме, на коем были Государь и Великий Князь…» Шереметева: «1 марта. Вечером мы сопро­вождали Ея Величество в залу Энгельгардта, где был маска­рад…» Очевидно, что в этот вечер в маскараде был весь двор с царем во главе. (Фраза накануне в театре: «Если двор будет, то и я поеду»). Значит, и в рассказе говорится о маскараде у Энгельгардта. Был ли на том реальном бале Пушкин — неизвестно.

Далее. Гостиная княгини В***. Вторая неделя поста 1834 года, то есть 12-18 марта. Пушкин читает свою новую поэму. Если это было, то, скорее всего, он читал «Анджело», напечатанную в «Новоселье» в апреле того же года. Подтверждения этому факту мы пока не имеем. Здесь у «Неверина» сказано: «После обеда, в гостиной княгини ос­тались одни приверженцы поэзии и сама хозяйка. Н-н (Пушкин — Б.Б.) читал им, но читал вяло, протяжно, без одушевления». Эта фраза настораживает плохо скрытой в ней достоверностью. Иначе непонятно, зачем автору пона­добились уточнения, идущие вразрез с общеизвестным фак­том мастерства, с которым Пушкин читал свои произведения. К действию рассказа она ничего не добавляет и может быть объяснима или мнением самого «Неверина», бывшего на этом чтении, или свидетельством других очевид­цев, если не самого Пушкина.

Появляется Петр Федосеевич Дальскии. В том, что он на­зван тут по имени и отчеству, тоже есть свой смысл. Автор словно расшифровывает что-то. Это что-то, на наш взгляд» объясняется словами Пушкина, который на негодующий вопрос осмеянного княгиней Дальского: «Мосье Н-н, вы должны знать, кого вы ко мне (в маскараде — Б.Б.) подводи­ли?», отвечает: «Могу ли я ручаться за каждую маску? Я принимал ее за Виргинию Бурбье». Это предельно прозрач­ный намек на засвидетельствованную современником (см.выше — Б.Б.) интимную связь актрисы Бурбье с влия­тельнейшим в то время Петром Михайловичем Волконским, который по совокупности известных нам черт характера, манеры поведения, внешности очень похож на Дальского, обрисованного «Невериным» Чуть ранее, войдя в гостиную, Дальский показывает кня­гине газету, где в третьей красной строке первого столбца напечатано о назначении на желанную должность мужа та­инственной маски. В просмотренных нами номерах офици­альных Петербургских газет за 12 — 18 марта 1834 года указанные типографские приметы полностью совпадают только с номером «Русского инвалида» от 15 марта. Там, в третьем абзаце первого столбца, читаем: «Назначаются по гарнизону. Лейб-гвардии гарнизонного баталиона капитан Косяков, по Армии Подполковником с определением смот­рителем казарм Лейб-гвардии Преображенского полка». Эта фамилия, в плане пушкинского окружения, нам ничего не говорит. У «Неверина» же муж маски выведен под криптонимом С-н.

Возвращаясь к Дальскому и к его вероятному прототипу князю Волконскому, любопытно отметить следующее. Дальский — ключевая фигура всей маскарадной интриги. И на всем ее протяжении «Неверии» подчеркивает отрица­тельное, раздраженно-ироническое отношение к нему Пуш­кина. Так, в первом маскараде он говорит маске: и… Ты невпопад избрала меня в посредники. Дальский меня не терпит; наверное, тебя подучили, чтобы привести меня в столкновение с этим человеком… Все знают, что если бы он мог, с удовольствием вырвал бы у меня язык…» Затем в театре, в ложе княгини В***: «Смотрите, пожалуйста, кня­гиня, как Дальский осторожно пробирается между кресла­ми. Я боюсь, что эта старая башня развалится от первого толчка.

—        Тише, Н-н (Пушкин); вы сегодня нестерпимо веселы.

—        Виноват ли я, что вы сегодня нестерпимо милы! Это говорю не я, а глаза Дальского. Взгляните, как жалобно просятся они к вам в ложу? Бедный, он боится предательского лорне­та; он не смеет направить его в вашу сторону. Дайте обол Велисарию… поклонитесь ему… Бедняжка не смеет! Сжаль­тесь над ним, княгиня, не то от огорчения он потеряет по­следние волосы…».

На первый взгляд, имеющая здесь место галантная аллегория переводится как: «Подайте милостыню ослепленному вашей красотой». Но историческая справка добавляет: «Велизарий, знаменитый полководец византий­ского императора Юстиниана 1-го. Его главнокомандую­щий. По преданию был в старости ослеплен Юстинианом и просил милостыню. (Обол — средневековая монета). Поэтому в этих фразах Пушкина можно прочесть и другое. Князь Петр Михайлович Волконский — ближайший спод­вижник Александра I и Николая I. В 1813 — 1814 годах — начальник главного штаба всех союзных армий в войне с Наполеоном. С 1826 года — Министр Императорского Двора. Нажил себе много врагов своей скаредностью и тем, что избегал оказывать протекцию и быть ходатаем перед царем для кого бы то ни было. Он был знаком с Пушкиным и ранее, со времен Лицея, но после назначения поэта 31 декабря 1833 года камер-юнкером стал, как Министр Двора, его высшим начальником. Тем самым он, конеч­но же, не мог не раздражать Пушкина, глубоко оскорблен­ного «царской милостью», и сделался мишенью для его насмешек. Свидетельство тому — уничижительная фраза о Волконском в дневнике поэта от 8 января 1835 года: «Вооб­разите себе рожу старого скряги…». Это через год после получения камер-юнкерства! О степени же раздражения Пушкина и граде его насмешек в адрес престарелого царе­дворца в начале 1834 года можно судить по рассказу «Неверина», если утвердиться во мнении, что под именем Дальского он вывел П.М. Волконского.

Третьим действующим лицом «Маскарада», позволяющим делать предположение о прототипе, можно считать княгиню В***. Вот ее характеристика, данная в рассказе словами Пушкина: «…Княгиня вдова, женщина светская, умная, и не совсем молодая; но гордая! Ужасно гордая!.. Сундуки ее набиты процессами. Потеря этих процессов лишила бы ее той роскоши, без которой она не может жить. Дальский пользуется большим влиянием у людей, от которых теперь зависит судьба ее… она раздражает самолюбие Дальского и каждою ласковою улыбкой покупает у него ходатайство по новому процессу. Вероятно, после резолюции последнего, княгиня из благодарности променяет свою княжескую ман­тию на графскую корону графа Т***». Здесь Пушкин опять иронизирует над Дальским, пророча ему вновь остаться в дураках. Образ княгини дополняется авторским текстом: «Ее некогда знаменитая красота, благородный оклад лица, разительная белизна, неприкрытая ложным румянцем, об­ращали на себя внимание…»

Конечно, на основе этих указаний, прикрытых вымышлен­ной буквой «В», трудно строить аргументированные пред­положения и догадки. Среди знакомых Пушкина тех лет (начало тридцатых годов), пожалуй, только одна титулован­ная особа соответствует приметам «Неверина». Это графиня Стройновская. В те годы ей было около тридцати пяти лет. Она была вдова. Ее муж, граф Валериан Венедиктович (до­минирует буква «в»), умер между 1831 — 1835 годами. В старости, по воспоминаниям родственника, его давняя при­вычка процессовать стала его страстью. Вполне вероятно, что он «заразил» ею и свою жену.

Сама графиня в двадцатые годы была знаменита своею утонченной красо­той, походившей на холодную красоту греческой богини О ее непомерной гордости писал сам Пушкин, посвя­тивший ей несколько строф в «Домике в Коломне». Овдовев, она осталась с юной дочерью, горячей поклонни­цей литературы и искусства. Вторично Стройновская вышла замуж за генерала Зурова в 1836 году. Возможно, что это он выведен «Невериным» как граф Т*** и лукаво обоз­начен титулом и инициалом, совпадающим с титулом и ини­циалом графа Татищева, которым в юности была увлечена Стройновская.

В заключение остается сказать несколько слов о самом «Неверине». Как и Н Лернеру, нам не удалось выяснить, кто скрывался под этим псевдонимом. Почти одновременно с «Маскарадом», в апреле 1839 года, вышел в свет роман «Муж-эгоист», автором которого был тот же Н. Неве­рин (прибавился инициал «Н»). Посвященный семейно- нравственным проблемам, он был тепло принят критикой, встретил отклик во всех крупных петербургских журналах.

В основанном Пушкиным «Современнике» ближайший друг погибшего поэта П.А.Плетнев так закончил о нем свой от­зыв: «Такого рода произведения, при самых блестящих качествах автора, не пользуются совершенным успехом. Мы желаем, чтобы сочинитель, показавший столько гибкости и остроты ума в первом своем произведении, обратил все свое внимание на действительную жизнь…» В других жур­налах тоже хвалили остроумие и талант молодого, начина­ющего литератора. О «Маскараде» не вспоминали. Его первый роман оказался и последним. В библиографических указателях и словарях, отражающих литературу того време­ни, Н. Неверин больше не указывается. Можно предпола­гать, что он либо перестал писать, либо рано умер, либо печатался под другим, возможно, хорошо знакомым нам именем.

Но, независимо от всего этого, «Маскарад», где Пушкин так живо смеется, острит, негодует, со страниц которого к нам доносятся искрометные, словно реально звучащие слова и фразы поэта, несомненно, на наш взгляд, имеет право стать в ряд неизвестных на сегодня документальных воспомина­ний о Пушкине.